Любимые стихи, Наши и не наши. Опции

[Sotis]

Я тут еще полежу немножко,
свернусь калачиком, словно кошка.
Меня потом соберут по крошкам
какие-нибудь врачи.
А ты там, слышишь, живи, не парься,
и пусть Вивальди играет вальсы,
пусть солнце греет лучами пальцы,
ласкают шелка в ночи.

Меня тут вдруг потянуло в небо,
и мне б на солнце, на звезды мне бы,
на облака, что рыдают снегом,
да только уже не встать.
А ты давай там, почисти крылья –
они за зиму покрылись пылью,
и делай новую сказку былью.
Хотела б я почитать…

А я не знала, куда податься,
смогла напиться, смогла подраться.
Быть может, стоит пойти отдаться
кому-нибудь за углом.
Но ты же знаешь, что так не будет,
что не прельщают чужие люди,
что хоть Перуну молись, хоть Будде,
но все будет не о том.

А может быть автостопом стоит
уехать в первый случайный город
и там сломать, раз нельзя построить,
пока не возьмет земля.
А ты джек-поты срывай и крыши,
будь громче крика и тише мыши,
и пусть там кто-то тобою дышит,
как это делала я.

А я лежу тут и задыхаюсь.
Ну перестань, да, я дура, каюсь,
но я стараюсь, поверь, стараюсь
дышать хотя б через раз.
Ты улыбнись там – мне тут засветит,
и по щеке приласкает ветер,
и я отправлюсь бродить по свету,
храня тепло твоих глаз.

© kpuccka, ЖЖ


Без десяти, я почти опаздываю,
Все светофоры мигают красными,
Ругаю шофера словами грязными,
Грубая я, прости.
Знаю, что грязная, тушь размазана,
Ты не дождешься, мой ласково-страстный,
Приготовления были напрасными,
Опаздываю, без десяти…

Знаю, что мы не подходим друг другу,
Мы не подходим друг к другу на выстрел,
Начальник и тот говорит мне: - «Выспись!»,
Я отвожу глаза.
Месяц я пью витамины пачками,
Но знаю, что если поманишь пальчиком:
К черту красивых и нежных мальчиков –
Я однозначно «за»!

Знаю, что грязная, тушь размазана,
Мокрый свисает мой шарфик вязаный.
Знаю, что все между нами сказано,
кроме «пока-привет».
Мы безнадежно с тобою разные,
Но хочется, хочется, хочется праздника!
Мне короли судьбою предсказаны,
Ты же – бубновый валет.

Я за чертою любовной бедности,
Ты никогда мне не клялся в верности,
Я позабуду тебя из вредности,
Истинно – к праху прах.
Я зажимаю в руках истерику:
Сколько ни плакать – все будет меленько,
И карамелька хрустит потерянно
В белых твоих зубах.

© svipride, ЖЖ

Сообщение отредактировал Sotis - 06.04.2010, 10:26

[FludogoliK]

Бессрочно кораблю не плыть
И соловью не петь.
Я столько раз хотела жить
И столько умереть!

Устав, как в детстве от лото,
Я встану от игры,
Счастливая не верить в то,
Что есть ещё миры.

М. И. Цветаева

[Риши]

Это на украинском, но мне ОЧЕНЬ нравится!

Твої листи завжди пахнуть зів'ялими трояндами, ти, мій бідний, зів'ялий квіте! Легкі, тонкі пахощі, мов спогад про якусь любу, минулу мрію. І ніщо так не вражає тепер мого серця, як сії пахощі, тонко, легко, але невідмінно, невідборонно нагадують вони мені про те, що моє серце віщує і чому я вірити не хочу, не можу. Мій друже, любий мій друже, створений для мене, як можна, щоб я жила сама, тепер, коли я знаю інше життя? О, я знала ще інше життя, повне якогось різкого, пройнятого жалем і тугою щастя, що палило мене, і мучило, і заставляло заламувати руки і битись, битись об землю в дикому бажанні загинути, зникнути з сього світу, де щастя і горе так божевільно сплелись... А потім і щастя, і горе обірвались так раптом, як дитяче ридання, і я побачила тебе. Я бачила тебе і раніше, але не так прозоро, а тепер я пішла до тебе всею душею, як сплакана дитина іде в обійми того, хто її жалує. Се нічого, що ти не обіймав мене ніколи, се нічого, що між нами не було і спогаду про поцілунки, о, я піду до тебе з найщільніших обіймів, від найсолодших поцілунків! Тільки з тобою я не сама, тільки з тобою я не на чужині. Тільки ти вмієш рятувати мене від самої себе. Все, що мене томить, все, що мене мучить, я знаю, ти здіймеш своєю тонкою, тремтячою рукою, вона тремтить, як струна, - все, що тьмарить мені душу, ти проженеш променем твоїх блискучих очей, - ох, у тривких до життя людей таких очей не буває! Се очі з іншої країни...
Мій друже, мій друже, нащо твої листи так пахнуть, як зів'ялі троянди?
Мій друже, мій друже, чому ж я не можу, коли так, облити рук твоїх, рук твоїх, що, мов струни, тремтять, своїми гарячими слізьми?
Мій друже, мій друже, невже я одинока згину? О візьми мене з собою, і нехай над нами в'януть білі троянди! Візьми мене з собою.
Ти, може, маєш яку іншу мрію, де мене немає? О, дорогий мій! Я створю тобі світ, новий світ нової мрії. Я ж для тебе почала нову мрію життя, я для тебе вмерла і воскресла. Візьми мене з собою. Я так боюся жити! Ціною нових молодощів і то я не хочу життя. Візьми, візьми мене з собою, ми підемо тихо посеред цілого лісу мрій і згубимось обоє помалу, вдалині. А на тім місці, де ми були в житті, нехай троянди в'януть, в'януть і пахнуть, як твої любі листи, мій друже...
Крізь темряву у простір я простягаю руки до тебе: візьми, візьми мене з собою, се буде мій рятунок. О, рятуй мене, любий!
І нехай в'януть білі й рожеві, червоні й блакитні троянди.

Леся Українка
7.ХІ 1900.

[Риши]

А.С.Пушкин

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись.
В день уныния смирись,
День веселья верь, настанет!

Сердце будущим живет,
Настоящее уныло –
Всё мгновенно, всё пройдет…
Что пройдет, то будет мило.
_______

Владимир Высоцкий - "Я не люблю"

Я не люблю фатального исхода
От жизни никогда не устаю
Я не люблю любое время года
Когда веселых песен не пою
Я не люблю открытого цинизма
В восторженность не верю и еще
Когда чужой мои читает письма
Заглядывая мне через плечо
Я не люблю когда наполовину
Или когда прервали разговор
Я не люблю когда стреляют в спину
Я также против выстрелов в упор
Я ненавижу сплетни в виде версий
Червей сомненья почестей иглу
Или когда все время против шерсти
Или когда железом по стеклу
Я не люблю уверенности сытой
Уж лучше пусть откажут тормоза
Досадно мне что слово честь забыто
И что в чести наветы за глаза
Когда я вижу сломанные крылья
Нет жалости во мне и неспроста
Я не люблю насилье и бессилье
Вот только жаль распятого Христа
Я не люблю себя когда я трушу
Обидно мне когда невинных бьют
Я не люблю когда мне лезут в душу
Тем более когда в нее плюют
Я не люблю манежи и арены
На них мильон меняют по рублю
Пусть впереди большие перемены
Я это никогда не полюблю

[rock]

БАЛЛАДА ПРИМЕТ

Я знаю множество примет;
Я знаю, где есть ход запасный;
Я знаю, кто и как одет;
Я знаю, что и чем опасно;
Я знаю, где овраг пропастный;
Я знаю, часты грозы в мае;
Я знаю, где дождит, где ясно;
Я знаю все, себя не зная.

Я знаю, есть на все ответ;
Я знаю, где черно, где красно;
Я знаю, что где на обед;
Я знаю, лжем мы ежечасно;
Я знаю, хищна волчья стая;
Я знаю, жалобы напрасны;
Я знаю все, себя не зная.

Я знаю были давних лет;
Я знаю, люди разномастны;
Я знаю, кто богат, кто нет;
Я знаю, кожа чья атласна;
Я знаю, глуп, кто любит страстно;
Я знаю, алчности нет края;
Я знаю, умники несчастны;
Я знаю все, себя не зная.

Я знаю, принц, что жизнь ужасна;
Я знаю, на земле нет рая;
Я знаю, смерть над каждым властна;
Я знаю все, себя не зная.

Франсуа Вийон.

[YoGi]

Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.
"Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне".

Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
Гость стучится в дверь ко мне".

"Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
Я сказал: "Не осудите замедленья моего!
Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
Тьма - и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -
Эхо - больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
"Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, -
Ветер - больше ничего".

Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
Он взлетел - и сел над ней.

От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
"Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -
Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"
Молвил Ворон: "Никогда".

Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда -
Сел над дверью говорящий без запинки, без труда
Ворон с кличкой: "Никогда".

И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, -
Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".
Ворон молвил: "Никогда".

Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной.
"Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
Вновь не вспыхнет никогда".

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да.
Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
Страшным криком: "Никогда".

Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
И с печалью запоздалой головой своей усталой
Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
Не прильнет уж никогда.

Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,
В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".

"Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль дух зловещий,
Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет - никогда!


Эдгар По. Ворон

[Ким]

***
Что наша жизнь!? - Печаль,
Странный огненный танец,
Такой, что сгорает эмаль.
Жаль, не понял меня иностранец.
Иностранцам ведь русских не жаль.
И сгорают в печали эмали,
А на них отпечатки души,
Жаль, не понял меня иностранец...
Чай с лимоном... Покой для души.
Диана К.

***
Мне не тепло, не холодно, не жарко!
Не чувствую я крови густоты.
Мне не смешно, не весело, не грустно,
Нет ничего! И даже пустоты!
Виктория Ж.

***
Ты. Конечно, благодарна.
Ты. Но видеть больше не могу.
Ты. Я знаю, выгляжу я странно.
Ты. И с головою не в ладу.
Ты. Я плакать тихо научилась.
Ты. Смеяться чаще норовлю.
Ты. Да, и к тому же, так случилось.
Ты. Теперь я больше не люблю.
Виктория Ж.

[rock]

Пьеса



Это было перед началом четвертого акта,

Публика стала стекаться в зал, дождавшись знака.



Это было перед началом четвертого акта,

Публика стала стекаться в зал, дождавшись знака.



Я стоял за сценой перед последним выходом,

И ждал своей очереди, как вдох за выдохом,

А он подошел ко мне, будто бы нехотя, мешкотно,

И спросил меня со странной усмешкою:



Сколько ролей, скажи-ка мне, Юхан-бой,

Ты сыграл не на жизнь, а на смерть, а все живой…



Сколько ролей, скажи-ка мне, Юхан-бой,

Выводили тебя на сцену как будто бы на убой…



Я ответил ему, что было таких четыре,

Когда артисты со сцены меня на руках выносили.



Я сказал ему, — в общем, было четыре роли,

Когда меня убивали артисты в конце истории.



И сам я спросил у него: к чему же такие вопросы —

Либо публика нас на руках несет, либо могила уносит.



И сам я спросил у него: к чему такие вопросы —

Либо публика нас на руках несет, либо могила уносит.



Он ответил с усмешкой, что есть такая примета,

Если на сцене умрешь, то и в жизни невзвидишь света,



Если на сцене умрешь, то уже поминай, как звали —

Не вспомнят и не отыщут и не найдут в завалах.



Быть беде, Юхан-бой, говорил он и улыбался…

Как медленно сцена шла, и занавес опускался…



Мы встретились с ним глазами, когда закончилась пьеса,

Мы кланялись, и на сцене обоим хватило места…

Юхан Вийдинг



Сообщение отредактировал rock - 18.06.2011, 23:10

[Gray Fox]

Иосиф Бродский.


Сначала в бездну свалился стул,
потом - упала кровать,
потом - мой стол. Я его столкнул
сам. Не хочу скрывать.
Потом - учебник "Родная речь",
фото, где вся моя семья.
Потом четыре стены и печь.
Остались пальто и я.
Прощай, дорогая. Сними кольцо,
выпиши вестник мод.
И можешь плюнуть тому в лицо,
кто место мое займет.

***

ДЕБЮТ

1

Сдав все экзамены, она
к себе в субботу пригласила друга;
был вечер, и закупорена туго
была бутылка красного вина.

А воскресенье началось с дождя;
и гость, на цыпочках прокравшись между
скрипучих стульев, снял свою одежду
с непрочно в стену вбитого гвоздя.

Она достала чашку со стола
и выплеснула в рот остатки чая.
Квартира в этот час еще спала.
Она лежала в ванне, ощущая

всей кожей облупившееся дно,
и пустота, благоухая мылом,
ползла в нее, через еще одно
отверстие, знакомящее с миром.

2

Дверь тихо притворившая рука
была - он вздрогнул - выпачкана; пряча
ее в карман, он услыхал, как сдача
с вина плеснула в недрах пиджака.

Проспект был пуст. Из водосточных труб
лилась вода, сметавшая окурки.
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
и почему-то вдруг с набрякших губ

сорвалось слово (Боже упаси
от всякого его запечатленья),
и если б тут не подошло такси,
остолбенел бы он от изумленья.

Он раздевался в комнате своей,
не глядя на припахивавший потом
ключ, подходящий к множеству дверей,
ошеломленный первым оборотом.
1970

***

Сумев отгородиться от людей,
я от себя хочу отгородиться.
Не изгородь из тесаных жердей,
а зеркало тут больше пригодится.
Я созерцаю хмурые черты,
щетину, бугорки на подбородке...

Трельяж для разводящейся четы,
пожалуй, лучший вид перегородки.
В него влезают сумерки в окне,
край пахоты с огромными скворцами
и озеро - как брешь в стене,
увенчанной еловыми зубцами.

Того гляди, что из озерных дыр
да и вообще - через любую лужу
сюда полезет посторонний мир.
Иль этот уползет наружу.
1966

***

Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).

Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что мог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.

Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.

Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.


Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.

***

ОСТАНОВКА В ПУСТЫНЕ

Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадежное. А впрочем,
концертный зал на тыщу с лишним мест
не так уж безнадежен: это - храм,
и храм искусства. Кто же виноват,
что мастерство вокальное дает
сбор больший, чем знамена веры?
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.

Прекрасно помню, как ее ломали.
Была весна, и я как раз тогда
ходил в одно татарское семейство,
неподалеку жившее. Смотрел
в окно и видел Греческую церковь.
Все началось с татарских разговоров;
а после в разговор вмешались звуки,
сливавшиеся с речью поначалу,
но вскоре - заглушившие ее.
В церковный садик въехал экскаватор
с подвешенной к стреле чугунной гирей.
И стены стали тихо поддаваться.
Смешно не поддаваться, если ты
стена, а пред тобою - разрушитель.

К тому же экскаватор мог считать
ее предметом неодушевленным
и, до известной степени, подобным
себе. А в неодушевленном мире
не принято давать друг другу сдачи.
Потом туда согнали самосвалы,
бульдозеры... И как-то в поздний час
сидел я на развалинах абсиды.
В провалах алтаря зияла ночь.
И я - сквозь эти дыры в алтаре -
смотрел на убегавшие трамваи,
на вереницу тусклых фонарей.
И то, чего вообще не встретишь в церкви,
теперь я видел через призму церкви.

Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее - после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много.
Вот так, по старой памяти, собаки
на прежнем месте задирают лапу.
Ограда снесена давным-давно,
но им, должно быть, грезится ограда.
Их грезы перечеркивают явь.
А может быть, земля хранит тот запах:
асфальту не осилить запах псины.
И что им этот безобразный дом!
Для них тут садик, говорят вам - садик.
А то, что очевидно для людей,
собакам совершенно безразлично.
Вот это и зовут: "собачья верность".
И если довелось мне говорить
всерьез об эстафете поколений,
то верю только в эту эстафету.
Вернее, в тех, кто ощущает запах.

Так мало нынче в Ленинграде греков,
да и вообще - вне Греции - их мало.
По крайней мере, мало для того,
чтоб сохранить сооруженья веры.
А верить в то, что мы сооружаем,
от них никто не требует. Одно,
должно быть, дело нацию крестить,
а крест нести - уже совсем другое.
У них одна обязанность была.
Они ее исполнить не сумели.
Непаханое поле заросло.
"Ты, сеятель, храни свою соху,
а мы решим, когда нам колоситься".
Они свою соху не сохранили.

Сегодня ночью я смотрю в окно
и думаю о том, куда зашли мы?
И от чего мы больше далеки:
от православья или эллинизма?
К чему близки мы? Что там, впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?
1 полугодие 1966

***

Коньяк в графине - цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.

Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.

Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.

К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.

Страна, эпоха - плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают "три",
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.

И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.

Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог

не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.

Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично - как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
Осень 1967

***

ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ

Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".

Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".

Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюги.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо...
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.
Январь 1969

***

[shurabich]

Немного моего творчества... стих назвал "Дорога к чувствам".




Мир непрост и жизнь непроста,
Да и люди все разные в общем,
Да только цель у нас у всех в общем и целом одна,
Достичь которой каждый по быстрому хочет.

Но не стоит свою судьбу торопить...
Впрочем не стоит особо и ждать...
В любом случае удача тут ни при чем...
Главное просто искать...

И пусть время немного душу промчит
Сквозь определенные лишения и муки,
Ведь так всегда бывает в начале пути,
Главное только не унывать и опускать раньше времени руки.

Чувства сквозь боль и взгляды сквозь слезы.
Не так каждый себе представлял
Наивные сентиментальные грезы,
Котороми он себя окружал.

Да-да... это больно...
Но как иначе может же быть?
Ведь даже чтобы после падения встать,
Нужно немного крови пролить.

Конечно грустно все это,
И так по идее не должно бы и быть.
Но с другой стороны, а как же иначе?
Как же иначе можем мы жить?

Свою судьбу мы не выбираем?
Мы не способны неизбежному противостоять?
Мы обречены на вымирание?
Человек создан для того, чтоб страдать?

Ох... и как же много вопросов...
Впрочем и ответов не так уж и мало на них...
Но зачем о пустом волноваться?
Мы здесь для действий, а не для разговоров пустых.

Так пусть же время нас мчит
Сквозь ярые тернии к звездам,
Ведь только через них наша дорога лежит
К тому, чего постичь так непросто...

[FludogoliK]

... вот ведь как бывает - лежит себе книга пару месяцев рядом - только руку протяни, а потом в одну ночь понимаешь что сейчас тебе эта пара строк и нужна ...

Кимельфельд Дмитрий

Пляска снежная в ночи
В такт старинного гавота.
Мы в окно глядим. Молчим,
Словно в гости ждем кого-то.

Словно тот, кого мы ждем,
Кто завалится сегодня,
Был не женщиной рожден,
А метелью преисподней.

Бросив кепочку на гвоздь,
Он за стол к тебе причалит.
Расскажи ему, авось,
На душе и полегчает.

Набок голову закинь,
Погляди ему в глазища,
Поплетутся языки,
Как вдова на пепелище.

Память ты разбереди,
Пусть найдет коса на камень.
И рубаху на груди
Разорви двумя руками.

И не бойся ничего, –
Ночь словами измочалив,
Что попросишь у него, –
То и выполнит молчальник.

Напоследок, смяв зрачок,
Диво-зелье приготовит.
А попросит пустячок –
Расплатиться каплей крови...
***
Подай цыганке медный грош,
Глаза усталые отверзни,
И ты увидишь, ты поймешь,
Что стены времени отвесны,
Что прах надежд – всего лишь прах,
И сожаления не стоит,
Любовь сияет на губах,
А мы – зияем пустотою.
Что наше прошлое – не в счет,
И что давным-давно пора бы
Сменить на легкокрылый челн
Отяжелевший наш корабль,
Что как бы ни были мудры
Веков затертые скрижали, –
Для нас не познаны миры,
Пока мы их не оббежали,
Что пишет мелом и углем,
Судьба на наших душах пресных...
А мы живем – пока живем.
А стены времени – отвесны.

[MamoNT]

вот, решил поделиться с вами... сам никогда тяги к поэзии в себе не замечал, так, 3 стиха и 1 колыбельную написал ))

Колыбельная:
В комнате мрак, все свечи погашены
Вечность прошла, а сна нет и нет
Как же тут тихо, спокойно и сладостно
Только лишь сон всё никак не спешит

Представь себе озеро, и домик с лужайкою
Где-то среди неизвестных полей
Тут так красиво, прекрасно и красочно
Всё то что ты любишь и умеешь ценить

Тут всё родное, тут ты - в сарафанчике
Звери, цветы, всё подобно тебе
Сладостью, нежностью и бурею чувственной
Всегда и везде это есть лишь в тебе

Как только проснёшься, забудется сразу же
Всё уплывёт как песок или дым
Но не спеши, ты похожа на ангела
Ты та для кого этот мир соткан был

В комнате мрак, все шторы задёрнуты
Маленьким тёплым комочком ты спишь
Я буду рядом, возьму тебя за руку
И буду всю ночь твой сон сторожить

Шутошный стишок )
да шоб цветные сны ваш мозг узрел
вам нужно очень постораться
ведь оглянись, открой глаза и лицезрей
не вру, не сон всё ето, а реальность

кто сьел на завтрак, не специально,
грамм 10-20 сахарка?..
никто ж не знал что папа ночью,
тем самым ссоры избежав,
свой прятал кокс от всех подальше
в столь екзотических местах.

а всё ничо, а всё нормально!
ну полыхнуло в голове...
зато так много мыслей стало!
как дальше в сахаре копаться
на дне сосуда, например,
найти 2 марки, как специально
чего, чего?.. Да ЛСД!!!

всё так чудно и так прекрасно,
не оставлять же пропадать...
запила сразу обе марки
водою, надо полагать...

но папа, папаня толк то знает
что спать - хуйня, что наяву
так можно сильно обдолбаться,
что уснёшь ты раз и то - в гробу.

мораль истории такая
не жри ты сахар по утрам,
водой не запивай бумагу,
иди ты в школу натощак!

давай, дочурка, просыпайся
и пену с губ сотри,
давай-ка в школу собирайся
ах да, и маме, ни-ни-ни

п.с.: а в стакане ещё и мескалин папа забыл ))))

[ZeeK]

Я - русский...

В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
"Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?!"
И человек сказал: "Я – русский",
И Бог заплакал вместе с ним.

[Trollz0r]

Нате.

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, -
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..

Если б он, приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Сообщение отредактировал RedPython - 06.12.2017, 15:38