Часть 1.
Виниловый дождь.
Звук дождя всё больше походил на шипение затихшей виниловой пластинки, но никак не на обычную музыку капель, звенящих по тугой ткани зонта. Впрочем, зонта у меня давно не водилось. Небо нависало над головой, словно кусок просвинцованной парчи, и нельзя было понять, где сейчас находится солнце. Раскисшая пыль налипала на ботинки, я тихо ругался про себя, но радовался тому, что весна, наконец, наступает.
Пока я добрался до нужной мне улицы, уже успело стемнеть. Повернул в пустой двор. У мусорников монотонно скребла асфальт лопатой толстая дворничиха.
-Здрасте, тёть Кать.
- А, Дима, здравствуй. Ты к Костику?
Парню третий десяток скоро, а всё «Костик». Надо же.
- Да. Он не появлялся ещё?
- Не видала. Что к нему ходить-то, в квартире и цветов-то нет, не то, что живности. Что там смотреть-то?
- Зайду, раз просил. Мне не трудно.
- Ну, иди, раз такой принципиальный. На крыльце осторожнее, скользко там.
- Спасибо, тёть Кать.
Я прошёл к дальнему подъезду и шагнул в его неосвещённое нутро. Миновал все лестничные пролёты на пути к нужной двери, нашаривая в кармане ключи.
Квартира встретила меня обычной тишиной. Привычным движением я нашарил выключатель, другой рукой расстегнул мокрую куртку. Нырнул в тапки и прошел на кухню. Поставил чайник на плиту, пошарил в шкафах в поисках чая.
«Всё время забываю купить ещё», - подумал я, вытряхивая последнюю заварку в кружку. Чайник тихо запел, и вскоре я получил свою чашку ароматного зелья. Прошел в зал, сел в любимое кресло: большое, зелёное, обтянутое старым велюром. Почему-то мне казалось, что именно такое могло быть у Шерлока Холмса, и было приятно в каком-то роде подражать любимому герою в таких мелочах.
Ложусь поперёк, глоток чая, шею на подлокотник, ноги перекидываем через другой, расслабляемся. Опустевшая квартира стала для меня своего рода убежищем, где я мог теперь находиться наедине со своими мыслями, когда хотел.
Костя – мой старый друг. Не очень общительный, но мне это даже нравилось. Поначалу он кажется нелюдимым, а потом, когда познакомишься поближе, осторожно войдешь в его огромный мир, уже не захочешь уходить. Это словно протискиваться в узкую нору в скале – а оказаться в огромном подземном гроте, увешанном сталактитами, с пронизывающими его лучами света, бликующими и сверкающими на вездесущих кристаллах, и с огромным озером ко всему прочему. Быть с Костей рядом – для меня это был какой-то особенный ритуал. Ощущение такое, словно бродишь по утреннему лесу, когда за каждое неосторожное движение ветки щедро осыпают тебя холодной росой, а каждый резкий звук нарушает очарование просыпающейся природы. Так и с ним – в нём не было ничего резкого - ни во внешности, ни в поведении. Голос тихий, и немного монотонный, лицо мало запоминающееся, вид немного отстранённый, словно он всё время немного погружен в себя.
Особенно близко мы сошлись во время учёбы в университете, когда он уже переехал жить в эту квартиру, купленную для него родителями. Всегда можно было собраться у Костика, когда возникала необходимость. Или попроситься жить на день-другой, или девушку привести – Костя никогда не отказывал. Шел в общагу, или ещё куда-то, к своим неведомым друзьям, потом возвращался, да и сам иной раз просил присмотреть за квартирой, когда уезжал. Я никогда не злоупотреблял этой возможностью, хотя у меня почти сразу появились дубликаты ключей и право приходить, когда посчитаю нужным. И я приходил – поучить лекции, выпить чая, поболтать, поиграть на гитаре, помолчать, покурить, или послушать самого Костю, если разговорится.
Он всегда мог рассказать что-нибудь такое, чего ты никогда в жизни не слышал. По большей части – из теории о параллельных мирах, или о нашей Вселенной, самых отдалённых её частях, также о некоторых закономерностях обустройства нашего мира, об общности человеческих культур, об энергии или Востоке, да о чём угодно мог вам поведать этот удивительный человек. Учился он на психолога, умел очень тонко чувствовать и понимать человеческую душу, и мог рассказать о тебе гораздо больше, чем ты сам, притом найдя единственно правильные слова. Кроме того, здорово увлекался особого рода мистикой и учениями. Его не интересовали ведьмы и привороты, но вот какую-нибудь йогу, искусство медитации или фэн-шуй он знал по-настоящему, а не просто поддавшись модному течению. Иной раз он мне напоминал далай-ламу, мудрого и глубокого. Правда, последнее время он был особенно сильно задумчив и погружен в себя. Такое порой бывало, когда он обдумывал очередную теорию. Но буквально неделю назад, у нас состоялся довольно странный разговор.
Как раз прошёл очередной лёгкий дождик, я ждал Костика на остановке. Значительно потеплело, люди, заждавшиеся тепла, ходили в куртках и без шапок, девушки оголили колени, по вечерам на улицах стала появляться молодежь, на скамейках вновь не было пустых мест, и оживились уличные музыканты. Стоять надо было ещё минут пятнадцать, я повернулся к скучавшему парнишке с ангелоподобным личиком.
-Закурить не найдется?
Он как-то испуганно посмотрел на меня, протянул пачку «Святого Георгия».
- Спасибо, - я взял сигаретку и защелкал своей лежалой зажигалкой. Парнишка прыгнул в подошедший автобус. Наконец, сигарета нормально раскурилась, от дешёвого табака свело зубы и сразу захотелось плеваться. За размышлениями о вреде и качестве курева минуты пролетели незаметно. Наконец, появился Костя. Спрыгнул с подножки ко мне навстречу, глянул своим особенным взглядом.
- Привет, Дим.
- Привет, - я пожал его руку. – Ну, идём?
- Пошли.
Он сегодня был насквозь пронизан жизненной философией, я сразу это заметил. Задумчив, взгляд поверхностный, рассеянный, блуждающая улыбка. Мы направились в сторону университета. Нас обогнала куда-то спешащая девушка в яркой сиреневой юбке и короткой, лёгкой куртке. Она слегка задела Костю сумочкой, он встряхнулся и посмотрел вслед ней.
- Весна... – улыбнулся он.
- Ага. Девушки надевают короткие юбки, и ходить нам становится всё неудобнее, - пошутил я, сплюнув табачную горечь.
Костя как-то слабо улыбнулся, и взгляд его опять затуманился.
- Слушай, Дима, у меня к тебе есть просьба. Ты в случае чего присмотришь за квартирой?
- Конечно, что за вопрос? Да я и так бы зашел. А ты собрался куда-то уехать?
- Да нет, я никуда не собрался пока, но всё может быть. И ещё – если я вдруг надолго уеду, или может... вовсе пропаду, то ты, пожалуйста, возьми себе мой магнитофон, хорошо?
Словам «вовсе пропаду» я не стал удивляться – Костик по жизни следовал изречению «Помни о смерти», и частенько вёл депрессивные и малооптимистичные разговоры. Так что появлению некоего магнитофона я удивился больше.
- Что ещё за магнитофон?
- Обычный, ленточный. Староват, но играет. Очень прошу его не выкидывать, а именно забрать себе и никому не отдавать до последнего, пока сам не поймешь, что с ним делать, хорошо?
Вот странности. Магнитофон какой-то нарисовался.
- Ну, как скажешь. Я музыку мало слушаю, но если просишь – возьму его себе.
- Можешь у меня его оставить – только смотри, чтобы больше никто ко мне не ходил, ладно? Ты-то никого не приведёшь, я думаю, у тебя у самого есть, где жить.
- Не вопрос, Костя. Присмотрю и за квартирой, и за магнитофоном, и за чем скажешь.
- Ну, спасибо, выручил. И кассеты тоже возьми, они все там. В остальном вещами и домом распоряжайся, как посчитаешь нужным, тебе никто не будет возражать.
Тут мы дошли до университета, а после экзамена мы и вовсе разошлись, так что продолжить разговор у меня не вышло, хотя, честно сказать, меня он здорово озадачил.
Потом Костя пропал. Ну, что бы там ни было, раньше чем через неделю его искать бессмысленно, это любой знал. Вчера я заходил к нему домой, убедился, что его не было, и сразу ушел. А сегодня я решил, наконец, зайти к нему как следует, надолго. Заодно посмотреть, что там за магнитофон такой.
Да, действительно, в квартире обнаружился магнитофон. И действительно старый – некий «Протон-402». Даже без крышки деки. Такие были популярны лет двадцать назад, наверное, а то и больше - года в семидесятые с хвостиком. Не понимаю, зачем он Косте, и почему он так странно им дорожит. Рядом на столе было разбросано несколько кассет, одна была вставлена в магнитофон. Поскольку крышки деки не было, и кнопка открытия ничего не открывала, то я просто нажал на уголок кассеты и вынул её. Надпись на кассете была уже стёрта, но выяснять практическим путём, что на ней записано, пока что-то не хотелось, и я просто бросил её к остальным.
Что ж, посмотрим. Пока что надо выпить чаю, да подумать, куда же он сам запропастился, и к чему был этот последний наш разговор.
Уровень чая, наконец, добрался до самого дна. Ленясь вставать с кресла, я поставил чашку на пол и сладко потянулся. Меня манила пластмассовая туша этого загадочного магнитофона, но слушать музыку настроения не было. Поэтому я решил что, прежде всего, надо прийти завтра с пачкой чая, может быть захватить кассету с расслабляющей музыкой из запасов сестры, и лишь потом начинать эти сомнительные самокопания. Тем более что сегодня я не собирался оставаться здесь на ночь, а идти утром домой за вещами ужасно не хотелось. Поэтому я напоследок зевнул, встряхнулся, помыл чашку, оделся и ушёл домой. Вот что странно: когда я закрывал дверь, мне показалось, что в атмосфере пустой квартиры что-то неуловимо изменилось... но тогда я не придал этому ни малейшего значения.
На следующий день я уладил все дела в точности со своими планами, и снова направился к Косте. В рюкзаке была смена одежды, кассета со звуками природы, и прочие нужности. По дороге я заскочил в магазинчик, где купил чая, сахара, печенья и прочей снеди.
Двор сегодня был пуст, несмотря на тихую погоду и ещё не позднее время. Я поднялся на свой этаж, звякнул ключами и толкнул входную дверь. Что-то вновь неуловимо насторожило меня, когда я шагнул внутрь. В квартире стояла тишина, но она была какая-то притаившаяся. Ведь тишина может быть разной – давно пустующий дом тих по-своему, дом в котором спит несколько людей – тих по-своему, да и само по себе беззвучие – это целая симфония для того, кто может эту тонкость почувствовать. И вот в этот раз мне казалось, что в квартире что-то присутствует. Не человек, но словно чья-то мысль. И более того – казалось, что это что-то старательно создаёт тишину. И от этого мне вдруг стало здорово не по себе.
Тем не менее, все эти мысли промелькнули очень быстро, синхронно со щелчком выключателя, и трусливо рассеялись при вспыхнувшем свете. Я разделся и прошел на кухню, где начал выкладывать из рюкзака своё богатство. Скоро засвистел чайник, я достал заварник и щедро насыпал в него чайных листьев из пакетика с индийским слоном. Залил их кипятком, и накрыл чайничек полотенцем. Пока моё будущее наслаждение заваривалось, я взял кассету и пошел в зал.
Магнитофон скалился чёрными клавишами с красной щербинкой и приглашающее пялился на меня неприкрытыми роликами протяжного механизма. Я воткнул шнур в сеть, вставил кассету. Я несколько опасаюсь старой техники, вдруг сгорит, заискрит, или ещё что. Воспроизведение нажалось несколько неуверенно. Но раздалось несколько характерных щелчков, и из динамика полилось птичье чириканье и шелест листвы. Подкрутив громкость до среднего, я вернулся на кухню. Налил чай и захрустел печеньем. Вдруг мне почудился какой-то странный звук, вроде порыва ветра, и чириканье словно перешло из стерео в “Dolby-surround”. Я, вместе с чашкой, вышел в зал и изумленно уставился на магнитофон. На динамике сидела какая-то птаха, косилась на меня желтым глазом и что-то подсвистывала музыке.
-Ты ещё откуда? – от неожиданности я заговорил вслух, но хриплый звук моего голоса меня не очень успокоил.
Птаха только прыгнула, цвиркнула и клюнула пятно на столе.
Я ужасно растерялся. Откуда она здесь взялась, в пустой квартире? Неужели где-то открыто окно? Я поставил чашку на столик, и распахнул форточку.
-А ну кыш отсюда! – нерешительно скомандовал я пернатой нахалке.
Птичка опять чирикнула, клюнула другое пятно и выпорхнула прямиком в форточку. Я захлопнул её за ней и малость перевёл дух. Внезапно кнопка воспроизведения отщелкнулась, магнитофон затих. Я подпрыгнул на месте и выругался. Взял кружку, залпом выпил из неё обжигающий чай, и отправился осматривать окна. Всё было закрыто достаточно надёжно. В полной растерянности и с подрагивающими руками, я вернулся на кухню. Налил ещё чая и начал придумывать оправдания этому визиту. Почувствовал, что мозг нагревается не на шутку, а потому послал всё к чертям, взял рюкзак, оделся и решительно направился домой, отложив тяжелые размышления на завтрашнее утро. Оно, как известно, должно быть мудренее. Надеюсь, что и сегодняшний вечер перемудрит.